Кукольный домик (Playing with Dolls)
Слово - серебро
Женщины любят ушами. Это правило Коннор Дойл усвоил довольно рано. Однако умение много и складно говорить не по делу в перечень его многочисленных достоинств не входило. Как не числилось среди них желания научиться этому. Из этого следовал простой факт: с женщинами ему не везло.
В молодости, когда горячая кровь и гормоны требовали своего, он нашел способ обходиться без слов. Оказалось, что форма военно-морского флота США по силе своего воздействия превосходит десятки комплиментов, букетов цветов и коробок конфет. Что уж там, даже текила не действовала на представительниц прекрасного пола так, как вид мужественных моряков.
Короткий период преподавания, который ему пришлось пережить, пока он писал диссертацию, был приятен тем, что можно было говорить много, складно, но по делу, а студентки-старшекурсницы, коих в техническом университете можно было по пальцам пересчитать, все равно млели и были готовы поближе пообщаться с молодым преподавателем. Коннор никогда не злоупотреблял этим, но время от времени разнообразил свой досуг таким образом.
В БНР все стало несколько сложнее: много поездок, мало времени. Сил на создание и поддержание стабильных отношений «на стороне» не оставалось, а заводить роман на работе он считал очень плохой идеей. По крайней мере, до тех пор, пока не встретил Линдсей Доннер. Глядя на молодого и прекрасного старшего аналитика во время совещаний, он иногда позволял мыслям отвлекаться от дела и удаляться в опасные дебри. По ночам его иногда посещали смутные фантазии, но воплотиться в нечто реальное им все время что-то мешало, хотя он и замечал ответную симпатию в глазах подчиненной. Внутренний голос даже подсказывал ему, что с Линдсей Доннер не придется так уж много говорить о ерунде: им всегда хватало тем для разговоров.
Неизвестно, как сложились бы их отношения, если бы не Россия, не паразит, не взрыв и не Анна. Если бы он не умер. Если бы не возродился таким причудливым образом. Если бы не было того, другого, который пришел раньше него и ранил Линдсей так глубоко, что она не смогла оправиться от этой раны.
Свой момент они с Линдсей упустили. И никакие слова уже не смогут это изменить.
Клер Дэвисон, с которой он работал даже дольше, чем с Линдсей, никогда не будила в нем никаких фантазий. Глядя на нее во время совещаний, он думал только о деле, его мысли даже не порывались идти… налево. Или направо. Может быть, потому что Клер преимущественно отчитывалась о вскрытиях и прочих подобных не слишком привлекательных вещах, никак не настраивающих на романтический лад.
Как так вышло, что сейчас он именно с Клер ехал к себе домой на ночь глядя с бутылкой умопомрачительно дорогого шампанского, Коннор не знал. Как не представлял, зачем, собственно, он едет с Клер на ночь глядя к себе домой. Логика подсказывала, что для распития умопомрачительно дорогого шампанского. Жизненный опыт возражал, что не бывает все так просто. Не с женщинами.
Коннор на несколько секунд отвлекся от дороги и скосил глаза на свою спутницу. Она сидела в кресле пассажира, придерживая левой рукой бутылку того самого умопомрачительного шампанского и держа в правой мобильный телефон. Большой палец ловко тыкал в маленькие кнопочки, издававшие при нажатии приглушенный писк. На ее лице то и дело расплывалась улыбка.
«Переписывается с кем-то по смс или ICQ», – подумал Коннор, возвращаясь к дороге.
Отчасти это упрощало ему жизнь: сейчас можно было не искать судорожно тему для разговора, а сделать вид, что ты крайне сосредоточен на дороге. Но вместе с тем сразу возникал вопрос: а что дальше? Они так и будут смотреть каждый в свою сторону? Молча пить шампанское, смотреть в окно на мерцающие звезды, падающий снег и взрывы салюта? Если бы это был идеальный мир, то все именно так и произошло бы, но мир Коннора был далек от идеала.
Что она от него ждет?
«А что бы ты ждал на ее месте? Если бы ты был женщиной, которую шеф пригласил новогодней ночью к себе домой пить шампанское? Ой-йо… Вот именно».
Коннор тяжело вздохнул и покачал головой, мысленно коря себя за неосторожные слова, сказанные в кабинете. Зачем он ее пригласил?
«Вот, хороший вопрос, – сказал внутренний голос. – Сам-то ты чего ждешь?»
«Молчаливого распития шампанского, созерцания звезд, снега и салюта», – ответил ему Коннор со всем сарказмом, который только можно было вложить в мысленный разговор с самим собой.
Какой идиот.
Он бросил взгляд на часы: почти одиннадцать. Надо было ехать к ней. Тогда по крайней мере он мог бы сбежать через пару часов. А так куда теперь денешься? Не выгонять же.
«Думай, – велел себе Коннор. – Вариантов всего три: прикинуться кобелем, не тратить время на разговоры, а просто прозрачно намекнуть на секс; прикинуться все еще скорбящим по погибшей жене вдовцом, которому не с кем поговорить об этом; прикинуться веником и упорно делать вид, что приглашение на ночь и шампанское не подразумевает и не может подразумевать ничего двусмысленного. В первом случае она либо обидится и уйдет, либо останется, но работать вместе мы уже не сможем ни при одном из раскладов. Во втором случае придется говорить. Много, пока она не устанет и не уснет. Говорить ни о чем, а это неприемлемо. И даже если я смогу, то к утру меня будет так тошнить от нее, что работать мы опять вместе не сможем. Остается третий вариант».
Может быть, Коннор смог бы додуматься и до других вариантов, но у него не хватило времени: его машина уже въезжала на подземную парковку. Клер наконец убрала телефон в сумочку и удобнее перехватила бутылку.
В лифте ехали молча. Коннор снова искоса поглядывал на Клер, пытаясь понять, ждет ли она от него каких-нибудь слов. Та даже не смотрела в его сторону, внимательно следя за циферками, сменявшимися на дисплее, пока они поднимались. Пару раз поправила волосы, рассыпанные по плечам, но смысл этого жеста так и остался Дойлу неясным: упругие кудряшки тут же вернулись в исходное положение. Интересно, какие они на ощупь? Такие же мягкие, как у Анны, или жесткие, какими кажутся?
В квартиру тоже входили молча, но уже в холле тишина была нарушена: Клер поинтересовалась, где можно помыть руки, а потом попросила закинуть шампанское в морозилку, чтобы оно успело немного остыть. Отправив гостью в ванну, Коннор прошел на кухню.
Это был тот случай, когда он очередной раз порадовался и похвалил себя за то, что всегда содержал свое жилище в относительном порядке, а холодильник – в относительной наполненности. Готовность ко всему – таково было его жизненное кредо.
– Мы вряд ли успеем что-то приготовить, – констатировал Дойл, задумчиво изучая содержимое холодильника. – Но я могу сделать бутерброды, а в морозилке, кажется, была пицца.
– Вот и займись ею, а я займусь бутербродами, – предложила Клер, забирая у него из рук бекон, подкопчённое куриное мясо и салат. – Только хлеб мне достань. Думаю, надо сначала поесть, а потом просто пить. Потому что заедать такое шампанское не менее преступно, чем запивать его чем-нибудь.
– Да. Хорошо, – отрывисто ответил Коннор.
Он разорвал упаковку на пицце и засунул ее в микроволновку. Включение нужного режима никогда не вызывало у него затруднения, но почему-то сейчас он добрую минуту бестолково тыкал в кнопки, прежде чем смог добиться желаемого результата. Когда микроволновка ожила, тихонько загудев, Дойл облегченно выдохнул.
А вдохнуть уже не смог, потому что рука Клер неожиданно легла ему на плечо. Она была очень холодной, это чувствовалось даже через ткань рубашки, но твердой и уверенной. Она заставила его чуть наклониться к Клер. Та тихо, но настойчиво, сказала ему всего два слова:
– Дойл, расслабься.
Что-то такое было в ее тоне, что позволило Коннору услышать гораздо больше этих слов. Он вдруг понял, что сам накрутил себя. Его так напугало собственное неожиданное предложение, что не менее неожиданное согласие Клер окончательно выбило его из колеи, заставляя гадать и искать скрытый смысл в ее поведении. А ведь все было так просто: ему не хотелось в новогоднюю ночь оставаться одному, ей, вероятнее всего, тоже.
Дойл наконец вдохнул и почувствовал, как его «отпустило». Словно в животе развязался тугой узел, а плечи перестало сводить судорогой. Это же Клер. Его коллега, товарищ, друг. Как Эксон, Хендрикс или Доннер. Ему не пришло бы в голову переживать и напрягаться, пригласи он к себе Питера. Они бы просто выпили, посмотрели какое-нибудь глупое шоу, предпочитая комментировать происходящее на экране, а не говорить по душам, а потом уснули. И утром не чувствовали бы неловкости. Так будет и с Клер.
Коннор почти поверил в это. Он искренне думал так, пока они ели бутерброды и пиццу, говоря преимущественно о работе. Он все еще не сомневался в этом, когда они, посмотрев на часы, торопливо достали шампанское, бокалы и перешли в гостиную, где стоял телевизор. Но едва они устроились у экрана, уютно расположившись на диване, Коннор с опозданием понял, что будь рядом с ним Питер, он вряд ли положил бы руку на спинку дивана, словно открывая объятия сидевшему рядом человеку. Понял он это слишком поздно: Клер уже взяла в руки бокал и откинулась назад. Ее непослушные волосы коснулись его щеки. Менять позу в этот момент показалось Дойлу невежливым.
Дэвисон выбрала канал, демонстрировавший в прямой трансляции главную площадь города, на которой собралась толпа народу, ожидавшая заветного мгновения смены суток. Люди держали в руках бенгальские огни, свечи, бокалы шампанского, стреляли из хлопушек, смеялись, обнимались и смотрели на огромные часы, стрелки которых приближались к полуночи. Ведущий что-то жизнерадостно вещал, но вслушиваться в этот треп не было сил.
– Желание будешь загадывать? – неожиданно спросила Клер.
– Желание?
– Под бой часов. Примета такая.
– А, нет, – он покачал головой. – Я в это не верю.
– Я тоже, – по ее губам скользнула улыбка. – Но все равно всегда загадываю.
– Зачем? – удивился Дойл. Рациональный до мозга костей патологоанатом в его представлении просто не мог загадывать желание под бой часов в новогоднюю ночь. Или задувая свечи на именинном торте.
Клер пожала плечами.
– Хуже от этого точно не будет, а так… Вдруг исполнится?
– И что загадаешь?
– Если скажу, точно не сбудется, – с улыбкой ответила она. – Все, тссс, – она приложила палец к губам и прибавила звук.
– И вот пошла последняя минута! – возбужденно тараторил ведущий, как будто чудо окончания одного года и начала нового происходило с ним в первый раз. – Скоро начнется финальный отсчет. Убедитесь, что ваши бокалы наполнены, а рядом с вами есть кто-то, кого можно будет поздравить. Итак, он уже близко, последние секунды! Пять… Четыре… Три… Два… Один… С НОВЫМ ГОДОМ!
Клер коснулась его бокала своим и залпом выпила шампанское. Коннор последовал ее примеру, отметив про себя, что шампанское действительно стоило тех денег, которые доктор Каллен за них заплатил.
– С праздником, друзья, – надрывался в это время ведущий. – С новым годом! Счастья вам и удачи! Любите и будьте любимы! Прямо сейчас обнимите тех, кто вам дорог, или хотя бы тех, кто рядом! Поцелуйтесь! Даже если вы окружены незнакомцами, целуйте того из них, кто ближе всех стоит!
Дойл вспомнил, почему так не любит встречать новый год в одиночестве: из-за таких вот фразочек новогодних шоуменов. Все они априори считали, что в эту ночь рядом с тобой должен быть хоть кто-нибудь. Хотя бы толпа незнакомцев.
Рядом с Коннором сейчас не было толпы, была только его коллега, товарищ и друг Клер Дэвисон. Патологоанатом, начальник медицинской службы БНР. Самая рациональная женщина из всех, кого он встречал. Которая загадывала желание под бой часов в новогоднюю ночь. Он повернул голову в ее сторону, чтобы увидеть, что она тоже смотрит на него. И хотя с Эксоном он бы совершенно точно не стал этого делать, Коннор без малейшего колебания наклонился к ее лицу и коснулся губ в легком поверхностном поцелуе.
Она не отвернулась, но и не предприняла попытки углубить поцелуй. И лишь когда он отстранился, Клер улыбнулась и тихо пробормотала:
– Вот видишь, иногда они сбываются.
Прежде, чем он успел что-то на это ответить, где-то совсем недалеко раздался грохот салюта, комната окрасилась сначала в зеленый, потом в красный оттенок.
– А здесь есть выход на крышу? – вдруг спросила Клер, избавляя Коннора от необходимости что-то говорить, как-то реагировать на ее предыдущую фразу.
Коннору никогда не приходило в голову выйти новогодней ночью на крышу дома, он всегда смотрел салют из окна. Только теперь он понял, как много упускал в этой жизни. Здесь все выглядело иначе: разноцветные всполохи окрашивали небо со всех сторон, потому что салютов было несколько. Огни разного цвета, формы и размера взмывали в темноту один за другим, грохот ближних безжалостно оглушал, дальние были едва слышны. На их крыше, как и на крышах соседних домов, толпился народ: большие шумные компании и тихие влюбленные парочки, льнущие друг к другу.
Им удалось найти укромное место, которое никто не успел занять. Клер присела на краешек какой-то невнятной конструкции, зачарованно глядя на многочисленные взрывы салюта. Не отрываясь от этого занятия, она сделала глоток шампанского прямо из горлышка бутылки, поскольку бокалы они взять не додумались. Шампанское и то схватили в последний момент. Точнее она схватила, потому что Коннор все еще пребывал в некотором шоке от того, что поцеловал ее.
– Дойл, очнись, – услышал он голос Клер.
Моргнув, Коннор понял, что она протягивает ему бутылку, а он в ответ пялится на нее и никак не реагирует. Взяв из ее рук шампанское, Дойл тоже сделал осторожный глоток. Девисон уже снова была полностью поглощена салютом и, казалось, совсем не замечала крупных снежинок, летящих на них с неба, оседающих на густой копне ее волос, тающих на щеках и губах.
В это мгновение Коннор с удивлением понял, что далеко не всем женщинам нужны слова. Некоторым из них вполне хватает молчаливого распития шампанского на крыше дома в новогоднюю ночь под созерцание салюта, звезд и падающего снега.
Облегченно выдохнув, он потеснил свою коллегу, присев на край невнятной конструкции рядом с ней, передал ей обратно бутылку и, засунув мерзнущие руки в карманы пальто, сосредоточил все свое внимание на салюте, лишь изредка отвлекаясь от этого зрелища, чтобы полюбоваться снежинками, застрявающими в каштановых кудряшках.
Как-нибудь при случае обязательно надо будет выяснить, такие ли они жесткие на ощупь, какими кажутся на вид.