Открыть фик целиком в отдельном окне
Я наклонил голову, чтобы поцеловать ее, на мгновение встретился с ней глазами, увидев в них что-то такое, что совершенно не вязалось с ее словами, с ее игривым тоном, с улыбкой. Больше всего это было похоже на отчаяние. Но уже в следующую секунду она поспешно закрыла глаза.
Не выпуская ее из объятий и не прерывая поцелуй, мы наощупь отправились в спальню. По дороге я даже успел выключить свет, чертов педант. Где-то в районе порога она споткнулась и едва не упала, я подхватил ее на руки. Она расхохоталась, сомкнула руки за моей шеей, и я пожалел, что выключил свет, и не могу видеть ее глаза.
Клер:
Обижаться на Коннора не было смысла. Он ведь не пытался меня обидеть. И что самое поганое, он все равно не был в состоянии понять, чем именно обидел. Он любил меня, но у него были свои способы показать это. Пресловутая пепельница, разрешение курить в квартире, тот факт, что он прощал мне разведение бардака. Он боялся меня потерять, был готов на все, чтобы защитить. Так что сомневаться в его чувствах не приходилось. Уж точно не тогда, когда его руки и губы скользили по моей коже.
Просто его любовь, как и он сам, была очень эгоистична.
Сложно было винить его за это. Возможно, этот эгоизм и был той самой невидимой силой, которая еще удерживала его в своем уме. Хотя бы частично.
Его волновала в основном моя безопасность. Нет, он старался не обижать меня, конечно, но все-таки мои чувства всегда были на втором месте. На первом месте было его желание контролировать ситуацию, во всем разбираться, решать все проблемы и обеспечивать безопасность. Он искренне считал, что это все, что нужно.
Его волновало только то, что будет с ним, если со мной что-то случится. Его не волновало, что будет со мной, если он окончательно свихнется. Не волновало то, что я хотела быть ему ближе, чем все остальные. И мои попытки ему помочь его тоже не волновали. А то, как именно я воспринимаю такое отношение ко мне, его волновало меньше всего.
Лишь бы я была и лишь бы я была в его жизни. Что ж, и это тоже любовь. Как можно на это обижаться?
8 декабря 2013 года
Коннор:
За окном было еще совершенно темно, хотя часы показывали уже начало десятого. Клер тоже еще спала. Я несколько минут размышлял, подняться или подремать, но все-таки решил вставать.
Пожалуй, мне было стыдно за вчерашнее. За то, что я ничего не сказал Клер про свой день рождения. Для меня было это не важно, но для нее, видимо, что-то значило. Наверное, стоило ей сказать. Предупредить, чтобы даже не думала ничего мне готовить, никаких сюрпризов и подарков, но сказать.
Оправдывал себя только тем, что Клер была единственным близким мне человеком за последнее время, и я просто забыл, что это такое. Хотя, надо признать, оправдание было слабым и нелепым. Сразу вспомнились ее слова двухмесячной давности о том, что я первый, кому она стала доверять. Конечно, это были не ее слова, а мои, это мой мозг все это придумал и спроецировал на нее. Наверное, это она первый человек, кому я стал доверять. Но еще не научился этим пользоваться.
В любом случае, я считал необходимым как-то загладить свою вину. Поэтому тихонько поднялся, чтобы не разбудить ее, и вышел из спальни. Пятнадцать минут на утренний душ, чашка кофе вместо завтрака, и можно что-то думать. Как обычно заглаживают неприятное впечатление от своего поведения провинившиеся мужчины? Приготовить ей завтрак в постель и подарить цветы? Но у нас в холодильнике привычно пусто, а какие цветы она любит, я так и не удосужился узнать. И вообще, завтрак и цветы – это пошло и банально. Или ей так не покажется?
Черт, Дойл, ты знаешь ее больше года, вы встречаетесь много месяцев, а ты ни черта о ней не знаешь! Тебе самому не противно?
Я оделся и вышел из дома. Банально зашел в кафешку напротив, банально купил привычный завтрак. От банальности было тошно. Ладно, зато кофе сварю сам. Так, чтобы его запах был по всей квартире.
Спустя полчаса я все-таки вошел в спальню, чтобы разбудить Клер. Правда, завтрак ждал ее на кухне. Одна мысль о крошках в постели вызывала ужас.
– Эй, соня, проспишь весь выходной, – сказал я, целуя ее в щеку.
Клер:
Пожалуй, это был мой любимый способ просыпаться. Я приоткрыла один глаз, увидела перед собой Коннора, улыбнулась ему. Вставать не хотелось, но он прав: проспать весь выходной было бы слишком обидно.
Я перевернулась на спину, потянулась и спросила:
– У нас еды опять нет? Я вчера готовила спагетти, но их мы благополучно съели. А больше я не припомню в холодильнике продуктов.
Я потянула носом воздух. Пахло кофе.
– По крайней мере, кофе есть, да?
Коннор:
Она была такая забавная после сна, такая беззащитная, как будто совершенно другая Клер Дэвисон. Не циничный патологоанатом, который язвит так, что не всегда находишь, что ответить, курит по нескольку сигарет подряд, пьет джин и с легкостью идет на контакт с опасным феноменом. Это была совершенно другая Клер, та, которая прячет дрожь в руках, когда приходится делать аутопсию ребенку, которая сидит на подоконнике, которая говорит, что любит тебя.
– У нас есть не только кофе, но и полноценный завтрак, – улыбнулся я, стараясь не выдать собственных мыслей. Какие-то они в последнее время уж слишком странные. Видимо, я все никак не могу отделаться от того странного видения или как там это можно назвать (я так пока и не выяснил, что это было, но точно не сон).
Клер:
Я улыбнулась еще шире, села на постели, поцеловала его в щеку и пробормотала ему на ухо:
– Не сочти, что дело исключительно в завтраке, но в такие моменты я понимаю, как сильно люблю тебя. И мне все равно, что ты не сказал мне про свой день рождения. Это ничего не значит. В конце концов, это твой день рождения, если он тебе не нравится, я с ним никогда не буду тебя поздравлять. Если это то, чего хочешь ты.
Я чуть отстранилась, склонила голову набок, улыбнулась, вспомнив генерала Дойла, и добавила:
– Но я свой день рождения люблю. Он у меня в марте. Двадцать шестого. И ты знаешь, я хоть и патологоанатом, но я люблю, когда мне дарят цветы. Тебя ведь не убьет, если ты хотя бы раз в год будешь дарить мне цветы?
Коннор:
Если до этого мне было просто стыдно, то сейчас я, пожалуй, почувствовал себя настоящей сволочью.
– Какие ты любишь? – поинтересовался я, стараясь за шутливым тоном скрыть свою неловкость.
Клер:
– Любые, Коннор, абсолютно любые, – я обняла его за шею, положила голову на плечо. Какое славное утро. Люблю такие. – Неужели ты думаешь, что если ты подаришь мне не те цветы, которые я люблю, это все испортит? Важны ведь не цветы. Важно, что их даришь ты.
Коннор:
Мне показалось, что я покраснел. Во всяком случае, ощущения были именно такие.
– Договорились, – я крепче прижал ее к себе, поцеловал в шею, пряча лицо (на случай, если действительно покраснел) в ее волосах, потом отстранился от нее и посмотрел ей в глаза. – Ну что, идем завтракать? А то кофе остынет и ничего, кроме запаха на всю квартиру, не останется.
Клер:
Я согласно кивнула, он помог мне встать. Прежде, чем идти пить кофе, я все же забежала в ванную умыться. Когда я вошла на кухню, по телевизору как раз начинались новости. Очень удачно, а то совсем не знаю, что в мире творится.
Коннор вручил мне чашку кофе и пододвинул тарелку с блинами из завтрака. Я поблагодарила его, села к столу, как всегда подложив под себя ногу. Может, Дойл и не умел делать большую часть "необходимых" во время отношений вещей, но он делал гораздо больше, чем все прежние мои мужчины вместе взятые: он очень старался быть нормальным ради меня. Он заботился обо мне, как умел. И в этой своей заботе он был искренен. Это дорогого стоило.
Он вдруг сделал звук на телевизоре громче, и я вынырнула из своих мыслей.
– ...расследование продолжается, ФБР уже квалифицировало происшествие, как теракт, хотя пока никто не может дать объяснение, что именно и как произошло. Количество жертв трагедии тем временем достигло пятнадцати человек. Больше сорока все еще находятся в больницах города. Для тех, кто только присоединился к нам, напоминаем, что вчера в результате беспорядков в торговом центре пострадало больше ста человек...
Диктор еще что-то говорила, но я уже не слышала. На экране показывали кадры с камер наблюдения, и то, что я на них видела, было настолько знакомо, что мороз пробежал по коже, а в животе снова начала ворочаться мерзкая жаба.
Коннор:
Я не верил своим ушам. Равно как и глазам. В огромном торговом центре вчера ни с того, ни с сего начались беспорядки. Камеры зафиксировали несколько совершенно безумных человек, которые расшвыривали людей в стороны, как игрушки, били и топтали их. Остальные в панике пытались убежать. Началась давка.
Это было слишком знакомо. Я уже видел такое. И это было страшно, когда так сходил с ума один человек, а когда несколько, да еще в толпе...
Я посмотрел на Клер. Судя по ее лицу, ситуация тоже ей кое-что напомнила.
– Ты думаешь о том же, о чем и я? – спросил я и зачем-то уточнил, хотя в этом не было необходимости: – Май, больница, Дэвид?
Клер:
Я повернулась к нему. Конечно, о чем еще я могла подумать? Я видела таких людей рядом с собой. Дважды. И сейчас происходило то же самое.
– Помнишь, что мы тогда подумали? Что это идеальная возможность для теракта. Такое не предотвратить.
Коннор:
Я кивнул. Еще бы я не помнил.
А еще я помнил про странное название, которое шепнул мне санитар перед самой смертью и которое я потом увидел на папке на столе оперативного директора – Берсерк. Я уже хотел рассказать об этом Клер, но почему-то этого не сделал. Нужно сначала разобраться самому. Вдруг это все бред моего больного воображения? А теперь я уже не был так уверен, что такого не может быть. Слишком много вопросов. Я и так чересчур долго изображал из себя страуса и прятал голову в песок, делая вид, что все это совпадения, что ничего не происходит. Но вокруг что-то происходило.
Во-первых, то расследование в больнице Дэвида в мае. Как только мы подобрались к истине, как только вычислили санитара, его устранили, а нас послали на другое расследование. Послали на следующий же день, не дав закрыть это дело, хотя никакой срочности не было. До этого несколько месяцев не находилось ни времени, ни средств на расследование на Кэт-Айленде, а тут резко все нашлось. Мне бы тогда задуматься, но я отмахнулся. И даже потом, увидев на столе у Фрэнка папку со знакомым названием и поняв, что Управление имеет к этому какое-то отношение, ничего не сделал. И они ничего не сделали. Они ведь не знали, что мне сказали про Берсерк.
Во-вторых, Мэтью Адамс. Как человек, пытавшийся убить нескольких людей, оказался работающим в лаборатории ОНИР? Его знания и талант показались кому-то более существенными, чем то, что он, по сути, преступник?
В-третьих, более чем явная заинтересованность Элсингера в деле Шелдонов. Ему нужна была Александра Шелдон. И если бы не подпись Адамса на бланке, мы бы привезли ему девочку. И, наверное, даже не узнали бы, что с ней случилось.
В-четвертых, этот странный эксперимент с петлей. Как оказалось, в тот понедельник, на котором у меня обрываются воспоминания, я позвонил Элсингеру и сказал, что заболел, буду через несколько дней. Но, черт побери, я помню, как приезжал в офис! Помню, как расписывался в журнале охраны. Но записи об этом не было, я проверял. И меня никто не видел в эти три дня. И Клер была в командировке в каком-то месте, где не тянула сотовая связь. И самое главное – тот синяк от укола на руке, который позволил мне точно установить, что это был не сон. Но почему я? Что, неужели у Управления не нашлось лабораторных мышей наподобие Виктора Шелдона, которые за двести долларов еще и не такое на себе испытают?
И, наконец, этот теракт в торговом центре, когда отмахиваться от фактов стало уже просто невозможно. Нет, я никогда не мнил себя Брюсом Уиллисом и не собирался спасать человечество. Но где гарантия, что в следующий раз в этой толпе не окажется Клер? Или Линдсей? Или Питер? Мои родители, сестра? Как бы я ни хотел ни к кому не привязываться, но человек – существо общественное. И что бы я там себе ни придумывал, у меня есть друзья, семья, любимая девушка. И где гарантия их безопасности?
Страница
4 - 4 из 10
Начало
|
Пред.
|
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
|
След. |
Конец
