Открыть фик целиком в отдельном окне
Линдсей в этот момент испытала мучительное желание запустить в её голову кружкой. Боясь, что мысли отразятся на её лице, Линдсей поспешно обратилась к Антону:
– Теперь-то можно его увидеть?! – она боялась назвать того человека Коннором, и в то же время страстно желая произнести его имя в слух. Только надо убедиться. Увидеть его своими глазами, коснуться, если получится, чтобы знать, чтобы быть уверенной…
Антон утвердительно качнул головой.
***
В лаболотории царила тишина. Присутствующие, казалось, боялись даже дышать рядом с больничной койкой, на которой лежал Коннор Дойл. Он был бледен до синевы и что-то зловещее чудилось в тенях, пролегших под его глазами. Линдсей жадно оглядывала его лицо, отмечая впавшие щеки, выступающий подбородок, окидывая взглядом его фигуру под одеялом.
– Я помню его несколько более упитанным, – шепотом проговорил Питер, он тоже слегка побледнел от волнения.
– Верно, – кивнул с горечью Антон.
– Ничего себе диета, – заметил негромко Мэтт, обращаясь к Клэр.
Миа молча смотрела в лицо мужчины на больничной койке. Что-то мучило её. Мучило с того самого момента, когда она несколько минут назад переступила порог лаболотории и воочию увидела его. "Мне все это кажется!" – сказала она сама себе. Она бросила взгляд на Линдсей и отметила, что та выглядит так, будто её сейчас саму хватит удар. Что-то новое Миа заметила в глазах Линдсей, то, чего она никогда не видела раньше.
– Коннор… – тихо произнесла Линдсей имя. – Коннор!..
Естественно, что мужчина на больничной койке никак не прореагировал на её слова. Присутствующим стало от этого еще горше.
Внезапно, Миа осенило: она шагнула вперед, подойдя к больничной койке очень близко. Слегка наклонившись вперед, она вгляделась в лицо Коннора Дойла.
– У него не мертвое лицо, – сказала она, обернувшись к Линдсей, – какое бывает у коматозников. У коматозников мертвые лица… Я увидела это сразу, как только вошла, только не сразу поняла…
– О чем ты говоришь? – удивилась Линдсей.
– Он спит… и видит сны, – ответила Миа. – Он думает о чем-то, чувствует что-то… И он обязательно проснется, Линдсей.
Линдсей вдруг растерялась от этих её слов и нерешительно спросила:
– Правда?
***
– Не думал, что на своем веку я переживу нечто подобное, – несколько ворчливо проговорил Александр Дойл, расположившийся напротив Доннер за столом в конференц-зале, и попивая кофе. – Я ведь не из вашего сумасшедшего поколения, мне такие страсти чужды.
Линдсей позволила себе легко улыбнуться в ответ. Помимо нее, в конференц-зале присутствовали Антон, Мэтт, Питер и, конечно же, Кертис. Антон и Питер, как и Линдсей, были знакомы с Александром с панихиды по Коннору Дойлу, где тот присутствовал. Тогда они и не разговаривали толком, только выражали соболезнования, а после панихиды Александр уехал на восточное побережье, где постоянно проживал. Сейчас они встретились вновь, при столь странных и, как метко выразился сам Александр, сумасшедших обстоятельствах... ***
Александру Дойлу шел восемьдесят третий год, однако ему нельзя было дать больше шестидесяти лет. Подтянутый, всегда безупречно одетый, очень подвижный и не потерявший остроту ума, он производил приятное впечатление. В его замечании про "такие страсти" было немало иронии, так как он совершенно не производил впечатление отстающего от времени человека.
– Но, черт возьми, – продолжал Александр бодро, – лучше я переживу сотню таких потрясений, чем одно из того сорта, что произошло со мной три года назад. Если уж и умирать от чего-то, то лучше от счастья, чем от горя.
Линдсей мысленно с ним согласилась.
– Как Коннор? – принялся расспрашивать Александр Антона. – Вы закончили с исследованиями?
– Еще нет, – мягко ответил Хендрикс, – нужны дополнительные исследования, чтобы понять, почему он находится в коматозном состоянии. Но будьте уверены, мы работаем не покладая рук.
– Раз вы так говорите, значит, так оно и есть, – ответил Александр. – Сейчас для меня главное то, что я знаю – я уверен, что он жив. Пока для меня этого достаточно… И это – после того, как я уже смирился с мыслью о его смерти!
Линдсей молча подлила ему кофе.
– Злые шутки порою играет с нами судьба, – задумчиво проговорил Александр Дойл. – Сгинуть в России! Вы знали, как он любил эту страну?
– Любил? – переспросил заинтересованный Антон.
– Да. Со времен, когда Коннор служил в ВМФ, он часто говорил о России. Говорил с восхищением и… грустью. Кажется, ему даже удалось несколько раз побывать там, в связи с какими-то дипломатическими делами. Он был очарован Россией, даже немного знал их язык. И едва не погиб там... ирония судьбы, не иначе, – Александр отхлебнул кофе.
– У вас с Коннором были хорошие отношения? – тихо спросила Линдсей, на её щеках выступил румянец. Она и стыдилась своего любопытства, и в то же время ничего не могла с собой поделать. – Он вам многое рассказывал?
– Отношения были хорошими, да вот только Коннор – из того сорта людей, что всё своё держат при себе. Иногда мы с ним беседовали, но он никогда не позволял залезать ему слишком глубоко в душу, – старик тяжело вздохнул. – Порою с ним было ой как тяжело! Вы знаете, каким он был в детстве?
– Каким? – с жадностью спросила Линдсей.
– Покойная жена, мир праху её, с ума с ним сходила, – Александр улыбнулся своим воспоминаниям. – Внук доводил её порою до нервного расстройства… Детство у Коннора, правда, было нелегкое: мать умерла, когда ему исполнилось три года; отцу он был не нужен, и часто тот даже забывал покормить сына. Однажды его отец ушел из дома и не вернулся: на улице попал по грузовик и погиб на месте. Два дня Коннор сидел в запертой квартире без еды, пока соседка, заподозрив неладное, не подняла шум. Потом Коннора отвезли в детский дом, и держали там, пока не приехали мы с супругой… Я ожидал увидеть испуганного маленького ребенка, забитого и беспомощного, а навстречу нам выбежало это сероглазое маленькое чудовище, к тому времени своими проказами поставившее на уши весь несчастный детский дом!.. Так и получилось, что мы с женой стали его опекунами! Коннор был сущим бедствием: и не только из-за своих проказ, сколько из-за характера. Если ему что-то было не по душе, он не мог этого терпеть; однажды я за что-то отчитал его, а он в ответ выскочил на улицу как был – легко одетый, без обуви, – а там зима! – и побежал прочь! Через силу поймали и вернули. Его упрямство могло взбесить и самого Господа Бога! "Не хочу – значит, не буду!" – говорил он, и никакими силами ты его не переубедишь. Как насупится – слова не скажет, даже если и болит у него что-то... Однажды он сильно поранил себе руку моей дрелью, когда тайком брал её у меня в гараже: едва не истек кровью, а сам – молчок! Никогда не жаловался, что бы там с ним не случалось!.. Он нас порядочно измучил!.. Но умен был всегда не по годам: при желании мог из окружающих веревки вить. И если бы тогда нам с женой предложили бы его забрать, позволив жить спокойно, то мы ни за что бы на это не согласились!.. Втайне я всегда гордился внуком: меня поражал его характер, сила духа, его ум – я никак не мог взять в толк, как он мог родиться у такого слабохарактерного и недалекого человека как мой сын. Уж не обессудьте за такую пристрастную характеристику, – хмыкнул Александр, – но я знаю, что говорю. Возможно, я слишком сильно люблю внука, слишком горжусь им, но эти чувства оправданы. Хотя, конечно, Коннор, как и все люди, имел недостатки – куда без этого.
Страница 8 - 8 из 13
Начало | Пред. | 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 | След. | Конец
