Однажды в баре

Автор: Cassandra, DellaD

Видимо, Линдсей была все же права.

– А почему ты тогда ушел в отпуск? – спросила она. Ей вдруг стало это безумно интересно.

Коннор задумался на несколько секунд, чтобы попытаться сформулировать. У него было много причин на тот момент, главной из которых стала глубокая депрессия, которая просто исключала для него возможность на чем-либо сосредоточиться.

– Наверное, – он сделал жест бармену, требуя повторить последний заказ, – мне просто нужно было достаточно времени и пространства, чтобы как следует пострадать и пожалеть себя, а потом простить и продолжить жить, как ни в чем не бывало.

Он повернулся к Клер, грустно улыбнулся.

– Я за свои тридцать восемь лет жизни похоронил многих, Клер. Но Анна была первой, в чьей смерти я чувствую свою вину. Я должен был найти другой выход. Может быть, велеть Питеру вытащить ее и остаться там сам. Но жить хотелось сильнее, чем быть джентльменом. Я оправдал себя тем, что она все равно умирала и все равно бы не выжила. Хотя откуда я мог знать это? Я же не врач. В тот момент мне просто было удобно думать именно так. Вот и все.

Он выпил еще одну текилу. Разговор становился уж слишком откровенным. Надо вызвать на откровенность ее. Тогда они будут в равном положении. Но ничего не приходило в голову. Вместо этого он снова выдал вслух свои мысли:

– Иногда мне становится интересно: если бы заразился я, а не она, смог бы я поступить так же? Смог бы я убить себя, взрывая этот гребанный завод? Почему-то я в этом сомневаюсь.

Клер пожала плечами, откуда ей было знать, смог бы он или нет. Она сняла со шпажки этот дурацкий лепесток розы, положила на стол. Какого черта Блэк Саббат всегда украшают этим лепестком? Без него что, вкус изменится? И какого черта она тоже всегда его кладет, когда делает любимый коктейль дома?

– У нее не было шансов, Коннор, – сказала она, – и мы все это знали.

Да, но ведь она точно так же думала и про Купера, а он выжил. Однако говорить это вслух Клер не стала. Она вообще чувствовала себя престранно. Никогда не думала, что Дойл может так с ней откровенничать. Более того, она даже не подозревала, что у него могло такое твориться в душе.

Профессор Коннор Дойл и депрессия? С другой стороны, он ведь обычный человек, почему нет? Другое дело, что Клер никогда не интересовалась, что он за человек. Из всех кейс-менеджеров, с которыми она чаще всего работала, Роллинз был ей глубоко противен, Прейгер – излишне симпатичен, а Дойл – абсолютно параллелен. Он находился ровно посередине между "как же я его ненавижу" и "как же я его люблю", и любое его действие могло скатить его либо в одну, либо в другую сторону.

Надо же, оказывается, за идеально выглаженным костюмом и в тон подобранным галстуком скрываются обычные человеческие чувства.

– Даже не думала, что ты способен жалеть себя.

Она спохватилась, что сказала это вслух, но было уже поздно.

– О, я очень люблю это делать, – Дойл рассмеялся, но как-то невесело. – Когда совершаешь ошибки в жизни, у тебя есть два пути: винить себя или жалеть себя. Я предпочитаю второе. А ты? – он посмотрел на нее с интересом, крутя в пальцах четвертую рюмку текилы.

– А я люблю винить других, – улыбнулась Клер. – Это проще всего. Ну, и ненавидеть себя за компанию. Но, – она приподняла стакан и кивнула в его сторону, – пара коктейлей решают все проблемы. Правда, только до утра, утром добавляется новая.

Клер вздохнула и все-таки закурила снова.

– И как ты справляешься с приступами жалости к себе?

– Да никак, – Коннор пожал плечами. – Пожалею и живу дальше. Иногда позволяю кому-то другому себя жалеть, как было с Линдсей после России, – он осекся, но было уже поздно. Впрочем, какая разница? Он и так рассказал уже все, что только мог. – Ну и, – он поднял рюмку, – алкоголь тоже помогает иногда. Твое здоровье, – он опрокинул текилу в себя, а потом, даже уже не спрашивая, достал сигарету из ее пачки. – А вообще жизнь ведь не стоит на месте. Она подхватывает тебя, кружит, отвлекает. Только начинаешь жалеть о чем-то, как тут же подворачивается что-то еще. Одно увлечение сменяется другим, в памяти все блекнет. Память – она как песок у воды. Кажется, что что-то врезалось в нее навсегда, а потом даже не замечаешь, как накатывается волна и все смывается в никуда. В какой-то момент ты оглядываешься назад, а там лишь невнятные разводы на песке. Хорошее и плохое. Все блекнет.

Коннор решил, что уже хватит пить, если потянуло на образные разглагольствования и дешевую философию. Простая откровенность – еще куда ни шло.

– Что мы все обо мне говорим? – у Коннора сработал рефлекс, выработанный для свиданий: нельзя женщине слишком много рассказывать о себе, надо интересоваться ею. И хотя он не был на свидании, эта линия поведения показалась ему уместной. – Вот ты. Ты разбила машину. Замерзла. И собиралась сидеть одна в баре. Почему? Почему не позвать кого-то? Того же Прейгера или еще кого?

– А зачем? – искренне удивилась Клер. – Машину я уже разбила, замерзнуть я уже тоже замерзла. Выпить я тоже сама могу. Зачем мне Прейгер?

Откуда он вообще знает про Прейгера? Неужели тоже сплетни по коридорам Управления собирает? И еще интересно, что означала его фраза о том, что он позволил Линдсей жалеть себя?

Кажется, алкоголь не только развязал ему язык, но и пробудил интерес в ней. Клер, в общем-то, было все равно, что у него там было с Линдсей, она не собиралась пользоваться этой информацией или кому-то ее рассказывать. Вполне вероятно, еще несколько коктейлей – и к утру она даже не вспомнит об этом разговоре, но сейчас ей было интересно. Дойл неожиданно оказался вовсе не таким, как она думала, и теперь ей хотелось узнать, насколько не таким.

Хороший вопрос: зачем? Он тоже им всегда задавался. Зачем она звонит ему, чтобы рассказать о том, как прошел ее день, как она сломала каблук, как ее вывела из себя мама? Зачем он должен идти с ней на какую-то вечеринку, где он никого не знает? Зачем он должен обязательно похвалить ее платье, прическу или новые серьги? Ответ всегда был один: это правила игры. Ты делаешь то, что ждут от тебя, а взамен получаешь то, что ждешь ты. Вот и вся арифметика. Ты мне – я тебе.

– Посочувствовать, подержать за руку, отвезти тебя домой, – наугад предположил он из собственного опыта общения с женским полом. – Для чего еще женщины вступают в отношения? Разве не для того, чтобы в нужный момент кто-то мог оказать поддержку?

– Пфф, вряд ли Прейгер сможет оказать мне нужную поддержку в данном вопросе, – заметила Клер. – Да и вообще, все уже случилось, я это уже пережила и сделала выводы. Держать меня за руку мне точно не нужно, домой и такси отвезет. Я бы предпочла отвлечься от того, что случилось, а Мэтт начал бы прямо сейчас решать мои проблемы. В данный момент я этим заниматься точно не хочу. С кем бы я могла выпить, так это с какой-нибудь подружкой, но они все давно замужем. И если я их позову, после психологической помощи мне придется выслушивать их жалобы на невнимательных мужей и сопливых детей. Этого я хочу еще меньше. Вот, – Клер развела руками, – по всему выходит, что пить мне сегодня лучше в одиночестве. Ну, или с тобой, – она улыбнулась. – Ты, вроде бы, ни первого, ни второго делать не собираешься.

Она затушила сигарету в пепельнице, отмечая, что там уже скопилось примерно половина ее пачки. Они что, вдвоем с Дойлом столько накурили? Представлять, как завтра будет болеть голова, даже не хотелось.

– А вообще, Дойл, ты меня сегодня жутко удивляешь, – снова улыбнулась она, – еще скажи, что ты умеешь держать женщин за руку и оказывать им поддержку.

Он приподнял бровь, пытаясь одновременно изобразить на лице удивление и оскорбленные чувства.

– Ты не поверишь, но я еще много чего умею делать с женщинами, – заметил он. – Даже не знаю, что тебя больше удивляет. Я умею делать то, что нужно, Клер. Правда, – огорченно добавил он, – только тогда, когда это нужно мне, поэтому женщины мною часто недовольны. Иногда просто надоедает играть по правилам. Устаю. У тебя такое бывает? – Дойл посмотрел на нее с любопытством. У него никогда не было возможности узнать, как это выглядит с их стороны, со стороны женщин. Почему сначала они готовы бежать за тобой по раскаленным углям и им плевать на твои несовершенства, а потом вдруг любая мелочь начинает выводить их из себя и появляется огромное количество претензий. – Что ты устаешь строить отношения? Или у вас это происходит как-то иначе? Вы ничего не строите и просто живете на эмоциях?

Все происходящее казалось Клер нереальным. Она сидит в баре с человеком, с которым знакома уже, кажется, больше шести лет, с которым бывала в таких передрягах, что вспоминать страшно, и которого, оказывается, совершенно не знает. Впервые за все это время они вместе пьют, курят и разговаривают по душам. Да уж, завтра будет о чем подумать.

– Что-то там строить надоедает тогда, когда видишь, что строительство ведется в одиночку, Коннор, – слишком серьезно сказала она. – Когда понимаешь, что ты тут из кожи вон лезешь, подстраиваясь под человека, наступая себе на горло и забывая свои принципы, а вторая сторона пальцем не пошевелит, чтобы сделать твою стройку легче.

Клер постучала зажигалкой по столу, решая, закурить еще раз или хватит на сегодня, потом решила, что головная боль ей завтра все равно обеспечена, зачем себя ограничивать?

– Вот ты сам сказал, что умеешь делать многое, когда это нужно тебе. А о той, для кого ты это делаешь, ты не думал? Что ей, может быть, тоже что-то там нужно. И это не обязательно поддержка, не обязательно решение ее проблем. Может быть, она просто хочет быть для тебя немного важнее дивана в гостиной. Не так, захотел – позвонил, не захотел – прикрылся работой. Или вам интересно только завоевать, добиться, а дальше все?

Клер пытливо смотрела ему в глаза, понимая, что эти вопросы следовало бы задавать вовсе не ему, но что делать, если после трех коктейлей рядом оказался именно он.

Какая-то часть профессора Дойла требовала закруглить этот разговор. Все-таки общение по душам было немного не его полем. Иногда бывало, но с друзьями. Не с коллегами женского пола. Весьма привлекательными и интересными, как выяснилось. Впрочем, пара служебных романов у него уже была, третий был точно не нужен, так что он в любом случае ничего не теряет. Судя по всему, у Дэвисон и так не было иллюзий на его счет. А возможность высказать все, как есть, еще может не скоро представиться.

– Честно? – спросил Коннор, поворачиваясь к ней уже всем корпусом, вместе со стулом. – Честно говоря, Клер, да. Я не могу говорить за всех мужчин на свете, скажу только за таких, как я. Да, завоевать, добиться, а дальше возвращаться к этому, когда есть возможность и желание. Я не могу сделать женщину центром своей вселенной, сосредоточить вокруг нее свою жизнь. У меня есть масса вещей, которые еще требуют моего внимания, в том числе работа, которая занимает две трети моего времени. Иногда просто не остается ни сил, ни желания пытаться соответствовать. Вы же сами кого любите? Нас? Нет.

Коннор чувствовал, что говорит лишнее. Совершенно незачем было вываливать на Клер все это. В конце концов, с ней он никогда не встречался, ему она ничего не сделала. И он даже не мог быть уверен, что она ведет себя так же, как женщины, с которыми у него бывали отношения. Завтра ему наверняка будет стыдно. Но это будет завтра.

– Вы любите образ, который складывается в вашей прекрасной головке с детства. Этот образ идеален. Прекрасный Принц. И когда вы встречаете мужчину, который вам хоть чем-то отдаленно этот образ напоминает, вы его тоже сначала добиваетесь, игнорируя мелкие несоответствия, а потом пытаетесь в этот свой образ впихнуть, обрубив все лишнее и пришив недостающее. Но потом все равно оказывается, что этот принц недостаточно прекрасен. И вот уже вся любовь куда-то делать. Остались только неоправданные ожидания, взаимные обиды и упреки, переходящие местами в ненависть и нежелание когда-либо снова разговаривать. А может быть, стоило, перед тем как влюбляться, все-таки узнать человека? Не придумывать себе его? Не понравится такой, какой есть, сэкономите друг другу кучу нервов. А если понравится, то он тебя уже никогда не разочарует.

Коннор тяжело вздохнул, глядя на обалдевшее выражение лица Дэвисон. Кажется, он ее немного напугал своим порывом. Действительно, ей-то он чего претензии предъявляет? Предъявлял бы их Линдсей. Или еще раньше бывшей жене.

– Извини, – он снова отвернулся, сжал кончиками пальцев переносицу, пытаясь подавить подступающую мигрень. В баре было слишком душно, слишком жарко, слишком шумно. – Извини, – повторил он. – Не знаю, с чего я все это на тебя вывалил.

Клер даже не знала, что ему сказать. В ее голове профессор Дойл покинул точку абсолютного равновесия и теперь стремительно несся к какой-то другой точке, и вовсе не к одной из тех двух, между которыми, как она думала, он находился.

В юности у Клер было много друзей среди особей противоположного пола. Ей было все равно, с кем дружить, с парнями или девушками, но с возрастом все стало гораздо сложнее. И если с подругами еще можно было встречаться раз в полгода за чашкой кофе, то с друзьями уже почему-то нет. Вероятно, главной причиной было то, что их жены и девушки почему-то не были уверены, что Клер для них всего лишь подруга.

На работе друзей найти тоже было проблематично. Все ее коллеги почему-то видели в ней исключительно холодного и циничного патологоанатома. Как будто ей не нужно простое человеческое участие. Вот, даже на посиделки с собой звали крайне редко. В этом плане она всегда немного завидовала Линдсей. У той что ни коллега, то обязательно как минимум приятель, с которым всегда можно выпить чашку кофе и поболтать о насущном. А оказывается, вот оно как, некоторые черту дружбы перешли так далеко, что уже и самой черты не видно.

Клер повернулась к Дойлу, привычным жестом подперла щеку рукой и посмотрела на него.

– Все равно уже вывалил, теперь продолжай, – усмехнулась она. – Это ты про Линдсей сейчас говорил?

– Да не только про нее, – он махнул рукой. – Но она да, была последним самым ярким примером. Так долго была в меня влюблена, а потом выяснилось, что я для нее недостаточно романтичен, – он криво усмехнулся и немного смущенно посмотрел на Клер. – Оказалось, что она совсем иначе меня себе представляла. И угадай, кто оказался в этом виноват? Конечно, я. Не оправдал. Не соответствовал. Нет, я все понимаю, я понимаю, что я не романтичен. То есть я знаю, что женщины подразумевают под этим и что надо делать, чтобы оправдать их ожидания, но я не могу все время быть тем, кем я не являюсь. Ладно бы, если бы я ее добивался. Тогда я бы должен был и подстраиваться. Но все ведь было с точностью до наоборот. Хотя начиналось все хорошо. Начинается всегда все хорошо.

Возврат к списку